Somewhere to begin

[valela]

Название: Somewhere to begin
Автор: [Valeri.]
Фандом: Blood Diamond
Герои: Мэдди Боуэн/Дэнни Арчер
Размер: миди, 13 страниц (пока что)
Состояние: в процессе, 3/?
Краткое содержание: — Такова эта Америка, да? – усмехнулся Дэнни, и Мэдди рассмеялась, потому что он понял. Из всех людей вокруг он единственный ее понял – ее мысли, страхи и желания. Он понял, что она всегда замечала это совпадение: Америка и Африка начинались с одной буквы.

«Оh simple thing, where have you gone?
I'm getting old and I need something to rely on
So tell me when you're gonna let me in
I'm getting tired and I need somewhere to begin

And if you have a minute, why don't we go
Talk about it somewhere only we know?
This could be the end of everything
So why don't we go somewhere only we know?

Глава 1

Заставить главного редактора вычислить координаты спутникового телефона было просто. Сложно было объяснить, зачем.

- У меня там человек остался, - как можно ровнее сказала Мэдди, стараясь, чтобы голос не задрожал. – А у него есть такая история, мистер Брук, вы не поверите! Это будет на первой полосе.

Бруку совсем не нужно было знать, что статья была на половину написана, а потрепанную книжонку журналистка всюду носила с собой.

Она смутно помнила, как что-то объясняла семье, как добиралась до военного аэродрома, который обеспечил транспорт, чтобы безопасно переправить ее в Африку, где она должна была встретить своего попавшего в перестрелку местных, как она объяснила, коллегу. Она только запомнила, как бешено стучало сердце, как оно пропустило несколько ударов, когда она стояла на пропитанной веками кровью земле у палатки, в которой находился человек, впервые заставивший ее пересмотреть свои взгляды.

Все в нем было неправильно, не так, как она привыкла жить; за те несколько дней, что они провели вместе, она умудрилась понять его так, как никто не смог за всю его жизнь. Выросший на войне, он знал только единственный способ выжить: бороться, бороться до конца, не отступая ни на шаг. Возможно, это было немного странно, но здесь, в сорокаградусной жаре, когда над головой свистели пули, а вокруг гибли невинные люди, ему оставалось только одно: убивать самому или быть убитым. Каждый день, каждый вздох мог стать последним, и в хаосе этого осознания границы моралей постепенно стирались. Вот только у Арчера прочно засело осознание того, что это неправильно, что так жить нельзя, и зачастую это заставляло его делать выбор, прислушиваясь к сердцу, а не к правилам Африки. Именно это и заводило его в ситуации, из которых не было выхода.

Только со временем она поняла, что каждый раз, когда она обвиняла его в каком-то принятом решении, в каком-то, по ее мнению, недопустимом поступке, она обвиняла его в том, что он делал все, что мог, чтобы выжить. Она обвиняла его в том, что он жив!

Теперь уже ничего не имело значения, кроме одного.

Отбросив все сомнения, женщина решительно вошла внутрь палатки и – застыла на месте.

Дэнни, ее Денни беспомощно лежал на каком-то подобии не то кушетки, не то стола. Что-то внутри нее сломалось, когда она увидела его таким: беззащитным, расслабленным и спокойным. Слабым. Она помнила, каким сильным он был, как не раз он спасал ее и Соломона, как жизнь горела в его голубых, словно океан, глазах.

Дэнни перед ней был, по всей видимости, без сознания.

- Мне удалось остановить кровотечение, - раздался женский голос сзади. Мэдди обернулась и столкнулась нос к носу с немолодой уже женщиной, светлые волосы которой были собраны в аккуратный пучок. Она понятливо улыбнулась, и у Боуэн отлегло от сердца. – Я доктор Гвен.

- Мэдди Боуэн, - улыбнулась журналистка в ответ. – Спасибо вам огромное.

- Вы позвонили во время, знаете? – покачала головой женщина. – Еще бы чуть-чуть, и я ничем бы уже не смогла помочь. Ранение не очень серьезное, но раненый потерял много крови, что вызвало слабость. Ему просто нужно немного отдохнуть. Если в ближайшие часы не начнется осложнение, и у него не поднимется температура, то все будет в полном порядке.

Мэдди без сил рухнула на стул возле Арчера и взяла в свои ладошки его руку, ставшую сейчас слабее ручонки ребенка.

- Я так понимаю, он не просто ваш коллега? – спросила вдруг Гвен, и журналистка смогла лишь слабо кивнуть, не отрывая взгляда от лица мужчины, лежащего перед ней.

- Тогда я оставлю вас, - тихо произнесла женщина. – Скоро действия морфина закончится, и ваш… друг начнет приходить в себя. Это значит, что он почувствует боль с новой силой. К сожалению, больше препарата мы не имеем, поэтому постарайтесь успокоить его сами. Вы ведь справитесь, Мэдди?

- Конечно, - ответила та, не имея ни малейшего представления, на что подписывалась.

***

К реальности ее вернул негромкий стон, раздавшийся совсем рядом.

- Арчер? – подскочила она, вглядываясь в знакомое лицо.

Что-то было не так.

Его брови были сдвинуты на переносице, а в свободной руке, за которую она его не держала, африканец сжимал одеяло до побелевших костяшек. На лбу у Арчера выступил холодный пот; он пытался перевернуться на другой бок, но не мог. Каждое движение вызывало новые приступы боли, но он просто не мог остаться на одном месте.

- Дэнни, - прошептала Мэдди, прикоснувшись к его щеке своей прохладной ладошкой, пытаясь хоть как-то его успокоить. К ее удивлению, Арчер действительно замер, пытаясь спрятать пылающее лицо в ее ладони.

- Вот так, - кивнула она, прикладывая к его лицу вторую руку и с облегчением замечая, что он начал успокаиваться. – Хочешь, я побуду с тобой? Рядом, хочешь?

Арчер судорожно кивнул, что-то пробормотав, но Мэдди уже не слушала. Она легла рядом, осторожно обняла дрожавшего Дэнни и медленно, словно боясь спугнуть, запустила руки в его волосы.

- Все будет хорошо, ладно? – заверила больше себя журналистка. – Все будет хорошо.

Он выдохнул ей куда-то в плечо и, уткнувшись в ее ключицу носом, наконец-то заснул.
Глава 2
читать дальше
Глава 3
— часть 1
читать дальше
— часть 2
читать дальше

запись создана: 27.03.2014 в 11:28

@темы: Фильмы, blood diamond, danny archer, maddy bowen, Фанфики

Comments

[valela]

Глава 2
Мэдди проснулась от непривычной тяжести на плече и хотела уже резко сесть, как вдруг воспоминания нахлынули сплошной волной. Изматывающий десятичасовой* полет, сжатые в кулаки руки, мимолетное объяснение с семьей, очередная ссора с матерью, которая умоляла свою дочь взяться наконец-то за ум и не подавать плохой пример сестрам и их детям, нахмуренный отец, морось на посадочной полосе, шум в ушах… И, наконец-то, бледное лицо Арчера, сдвинутые от боли на переносице брови, прерывистое дыхание, которое до сих пор щекотало ей шею, успокаивая натянутые нервы.

Живой.

Она протянула руку и дотронулась до его светлых волос, чтобы убедиться, что ей все это не приснилось, что она не проснется осенним утром одна в своей слишком серой и приевшейся до чертиков квартире, где на столе все еще стоял недопитый кофе, а на столе лежал недописанный репортаж. Дэнни никуда не исчезал, поэтому Боуэн облегченно вздохнула и, осторожно, стараясь не разбудить, прикоснулась губами к его лбу, продолжая гладить его по волосам.

Ее взгляд упал на голубой циферблат его неизменных часов, которые показывали шесть часов. Скорей всего был вечер, так как жара немного спала, уступая место прохладе, которая постепенно подкрадывалась, проглатывая все больше и больше жары и оставляя только приятный холодок, который позднее мог перерасти в нечто большее. Значит, в Нью-Йорке сейчас было где-то около часу дня**.

- Мы с тобой проспали восемь часов подряд, представляешь? – тихо рассмеялась журналистка, перебирая короткие светлые пряди.

Все проблемы словно остались во вчера – в мире, который теперь был по ту, другую сторону. Все поделилось пополам: до звонка и после. Несмотря на все переживания, на весь страх, на всю опасность, Мэдди не променяла бы то, что было у нее теперь, ни на что на свете.

Теперь в ее объятиях спал Дэнни, доверчиво пряча лицо у нее на груди.

Она прекрасно понимала Арчера, только понимание это находило на нее вспышками, иногда даже и запоздалыми. Так и сейчас она только теперь поняла, почему он ничего ей не сказал, почему не обнял ее, когда они прощались у того самолета. Внутри Дэнни мог быть не таким, как все здесь, на этом проклятом континенте, но одно за свою полную войны и смертей жизнь он усвоил прочно: в Африке слабостям не место. Он мог думать, любить, надеяться, но вслух он никогда бы своих чувств не озвучил, потому что он своими глазами видел, что происходит здесь с человеком со слабостью, о которой известно. Он просто боялся потерять ее тогда, когда еще не обрел, когда все эти непривычные для него чувства еще не обрели конкретное определение: любовь.

Мэдди закрыла глаза и, устроив подбородок на голове Арчера, вспомнила их первую встречу, когда Мэд подавал им напитки, улыбаясь чему-то своему, когда вокруг было лето – до того, как город превратился в театр военных действий. Они тогда танцевали под безвкусную музыку, погруженные в свои собственные мысли и не имея понятия, что ждет их впереди – Африка, Африка, Африка…

***

Проснулась она от легкого прикосновения к плечу.

- Мэдди, - тихо произнес знакомый до боли голос.

Она подняла глаза и – утонула в голубом океане.

- Дэнни, - наконец смогла произнести она и поняла по его взгляду, по тому, что он не стал ее поправлять***, что одна мысль у них точно была на двоих: мы выберемся отсюда вместе.

- Дэнни, - повторила она, не обращаясь к нему, но пробуя имя на вкус, перекатывая его на языке: оно было горько-сладким, как и сам его владелец, и скрывало всю свою суть внутри, оставляя снаружи лишь незначительные детали. – Дэнни.

Он внимательно смотрел на нее, не желая нарушать хрупкой тишины, в которой все было понятно без слов, где и слова-то эти были не нужны, чтобы понять, что они прекрасно знали, что было на уме у друг друга.

- Нам лучше выбираться отсюда и побыстрее, а? – прищурился Арчер.

- Ты сможешь дойти до самолета? – спросила зачем-то Мэдди, хотя прекрасно знала, что африканец пред ней не то, что дойдет, доползет и ее на руках донесет, если нужно будет. В его глазах опять был тот водопад жизни, который так захватил журналистку с самого первого дня, который дал ей понять, что человек перед ней был кем-то большим, чем просто контрабандистом, что внутри у него был свой мир, который ей еще предстояло понять.

Дэнни со стоном встал и пошатнулся, схватившись рукой за протянутую ладонь женщины, чтобы не упасть. Почувствовав твердую почву под ногами, он вздохнул, закрыв глаза, и сделал несколько шагов, чтобы оценить свои силы.

- Порядок, - немного хрипло произнес он, все это время не выпуская ее руки из своей.

Мэдди, воспользовавшись ситуацией, увлекла его за собой наружу, где их встретила вечерняя прохлада. Они решили найти Гвен и поблагодарить ее за помощь. Женщину они нашли у кромки леса – она собирала травы и цветы, пользуясь спадом температуры. Увидев их, Гвен вежливо улыбнулась и учтиво поинтересовалась состоянием раненого, на что Дэнни лишь неловко улыбнулся.

- Поверь мне, сынок, тебе бы еще несколько недель не вставать, - посоветовала она, когда они поблагодарили ее и уже хотели направиться к ожидавшему их самолету.

- Ja, - виновато кивнул головой Арчер и добавил что-то на местном диалекте, что заставило доктора неодобрительно покачать головой.

***

Ночной Нью-Йорк встретил их осенним прохладным воздухом, полным чего-то горького.

Мэдди хотела как можно быстрее доехать домой и оказаться под душем, чтобы смыть с себя грязь континента, где убивали, чтобы выжить. Застывший на месте Арчер, которого она держала за руку, боясь вновь потерять, вырвал ее из размышлений.

Он стоял, запрокинув голову, и что-то высматривал в черном, почти беззвездном небе. Заметив, что на него обратили внимание, он нервно рассмеялся и переступил с ноги на ногу.

- Никак не могу отделаться от мысли, что вот-вот раздадутся выстрелы или грохот взрыва, - признался он, и что-то в его голубых глазах впервые заставило Боуэн задуматься о том, что, возможно, это будет не так уж и легко.

В ее голове уже сложился план того, как прекрасно они заживут, как Арчер тут же привыкнет к ее родному городу. Только она поняла вдруг, что африканец перед ней оказался в мирном городе впервые за всю свою жизнь. Он, конечно, бывал в Лондоне, но тогда это было частью гонки, тогда в любой момент его могли поймать, арестовать, и, несмотря на то, что в Англии война не велась, там по-прежнему действовали законы Африки.

- Дэнни, - негромко произнесла она, сжимая его ладонь, – ТЭА.

- Такова эта Америка, да? – усмехнулся Дэнни, и Мэдди рассмеялась, потому что он понял. Из всех людей вокруг он единственный ее понял – ее мысли, страхи и желания. Он понял, что она всегда замечала это совпадение: Америка и Африка начинались с одной буквы.
- Пошли, - добавила она, шутливо пихнув его в правое плечо. – Уверена, тебе понравится моя квартира.

- Ja, ja, - Дэнни тронулся вслед за ней, - как скажешь, мисс журналистка.

И они направились к машине, которая ждала их на парковке.

***

В квартире было тихо и прохладно, полки и столы покрылись тонким слоем пыли.

Впервые Мэдди поняла, что парню, который находится у нее в квартире, плевать на ее беспорядок, на вечно раскиданные книги, вырезки, фотографии, недописанные сюжеты и на распечатки новостей. Дэнни не обратил внимания на пыль, на немытый пол, на беспорядочно расставленные сувениры по полкам.

Они оба без сил упали на диван и погрузились в тишину квартиры, не нуждаясь в словах. Слова – это лишь формальность; слова будут потом, когда осознание полностью осядет внутри, прирастется, когда Дэнни поймет наконец, что он свободен – впервые за всю свою жизнь.

Они сидели в темноте, и за окнами Арчер видел не приевшуюся уже пыль, не девственные леса Африки, а каменные джунгли, полные своих собственных опасностей.

Здесь шла своя, особая война, к которой тоже надо привыкнуть.

примечания

* - я все-таки погуглила и провела кое-какие расчеты. От Нью-Йорка до Фритауна (Сьерра-Леоне) 6954 км, а от Иркутской области до Москвы расстояние в 4203 км можно преодолеть за 6 часов, значит, полет Мэдди на обычном самолете занял бы чуть меньше 10 часов.

** - разница во времени в Нью-Йорке и Сьерра-Леоне +5 часов.

*** - в фильме Мэдди назвала Дэнни раз по имени, но он исправил ее, назвав свою фамилию. После этого она ни разу по имени его не называла, даже в конце.

[Nobody Home]

Читаю как ориджинал, так как с каноном не знаком. Довольно много не впиливаю, но в целом - ладно и довольно красиво. Интригует).

[valela]

Nobody Home, ой, спасибо

каноном является вот этот фильм: cссылка. Очень интересный и захватывающий, а я как всегда не смогла вынести конца
советую посмотреть, только на английском и с субтитрами ради акцента одного из главных героев

[Nobody Home]

[Valeri.], да не за что).

О, там всё очень плохо? Ух, акцент... Немецкий, да?

[valela]

Nobody Home, ну, кому как)

акцент у Лео там южноафриканский но вместо yeah он все время говорит ja, что уже является особенностью персонажа, я думаю

[Nobody Home]

[Valeri.], кто-нибудь умер? Или просто давка психологическая?

Акцент - это всегда забавно. но только не тогда, когда ты пытаешься понять стоящего перед тобой человека, омг

[valela]

Nobody Home, не скажу, что будет в конце. Не скажу, а то так будет неинтересно. Посмотри и узнаешь

Ты же знаешь, как ДиКаприо любит прорабатывать детали своих героев? Дэнни родился и вырос в Африке, поэтому Лео решил говорить с акцентом, который учил больше месяца. Акцент вполне понятный, когда он говорит с кем-то с Америки, допустим, или просто так. А если с местным населением, то там уже сильно слова меняются. Я говорю, что лучше смотреть с сабами, чтобы понимать)

[valela]

Глава 3, часть 1
От автора: я поискала информацию по некоторым реалиям, упомянутым в фильме, которые были связаны с прошлым Дэнни, поэтому эта глава – это в большей части рассуждение о его прошлом, о его личности. Информация о батальоне взята из «Википедии» и со статей, основанных на рассказах бывших участников операций, проводимых батальоном «буйволов». Опять же, все это субъективно, так что приятного чтения!


Дэнни проснулся от непривычной тишины вокруг.

За окном было серое утро, сопровождаемое небольшим дождем, оставлявшим разводы на стекле. На стекле. Его окружало все современное, и оно так отличалось от привычной обстановки, которая уже стала чем-то родным и въевшимся в память, что африканцу захотелось ущипнуть себя, но он испугался вдруг, что все вокруг исчезнет, если он проснется. Исчезнет город, исчезнет дождь, место тишины опять займут взрывы и бесконечные выстрелы, а Мэдди перестанет существовать здесь, рядом с ним, в этом сне.

Поэтому Арчер затаил дыхание и, игнорируя тупую ноющую боль в левом плече, прислушался к полнейшему отсутствию звуков, надеясь насладиться этим коротким моментом, прежде чем все пойдет наперекосяк, как бывало обычно в его никчемной жизни, пропитанной пылью жаркой Африки.

Он всю жизнь пытался уверить себя, что он утратил способность чувствовать еще тогда, осенью 1977 года, когда рядом не было никого, кто сказал бы его отцу: «Приятель, увези свою семью в безопасное место». Он пытался заставить себя думать, что в десятилетнем ребенке, который с винтовкой наперевес сражается наравне со взрослыми, нет ничего странного, что люди умирают каждый день, что чужие смерти его не касаются, вот только одно дело было сказать, а совсем другое – сделать. Вся эта боль, несправедливость, все ужасы событий, которые разворачивались вокруг – он не мог не чувствовать, не страдать, просто привык страдать молча, как делали все в «буйволах»*, молча поддерживая друг друга. Вслух Дэнни никогда бы этого не признал, но иногда он с теплотой вспоминал те 15 лет, проведенные в батальоне, где все были равны. Там, в окопах, все слабо понимали, что такое апартеид, в их мире такого слова просто не существовало. Не было «белых», «черных» и «цветных», были только «свои». Все были преданы друг другу, батальону, а уж только потом правительству, которое находилось далеко и принимало решения, которые никто не понимал там, где исполнять их было необходимо, но приказам следовали все равно.

Арчер до сих пор помнил всех тех людей, которым он не раз спасал жизнь и которые не раз спасали его собственную шкуру; он помнил людей, которые заменили ему утраченную семью, командиров, которые стали ему ближе отца. Дэнни помнил секретность, которую от них требовали, помнил, что все полагали, будто они работали где-то на складах, как начальство отказывалось от своих же, если те попадали в плен. Это все было внутри, похороненное за стенами, которые лучше не тревожить, не ломать, потому что тогда столько боли могло вырваться наружу, что хватило бы, чтобы затопить все изнутри и умереть тут же, на месте.

Тот март 1993 года он запомнил надолго.

Брейтенбах тогда называл это кощунством, предательством, и с какой-то стороны, понятной только тем, кто хоть раз был в сражении бок о бок с «буйволами», кто хоть раз улыбнулся стоящему сбоку товарищу и спросил у него: «Закурить не найдется, брат?», так оно и было.

В строю тогда на эту тему не разговаривали, предпочитая надеяться, что все обойдется. Все чаще и чаще вечерами у костров раздавалась легендарная «Кумбая»**, которую пели с первоначальным смыслом, потому что тут, на войне, Бог был нужен как нигде. Тут к этой песне никогда не относились с цинизмом и сарказмом американцев, это началось уже после 1994 года в самой Африке, когда страна захлебнулась в криминале, когда только циники и выживали.

Старые вояки с сединой в волосах решили уйти до того, как батальон подвергся насмешкам журналистов и нападкам правительства, которое этот самый батальон защищал с самого первого дня.

Дэнни часто думал, как сложилась бы его жизнь, покинь он Африку тогда. Но мысли эти пришли уже потом, когда единственным способом выжить осталась контрабанда. Тогда же он стоял посреди поля, выжженного весенними пожарами, смотрел на блестящий самолет, который по обычаю их батальона не был помечен принадлежностью ни к одной из действующих частей, и думал о том, что вот здесь обрывается их жизнь – общая, полная дружбы и взаимной поддержки.

Ему многие предлагали тогда уехать, но он, двадцатипятилетний солдат, сохранил верность батальону, как всегда попав в переплет из-за того, что решение принял от сердца. «ТЭА», все чаще раздавалось вокруг, когда все поняли, что «Кумбая» - это просто песня, придуманная для того, чтобы дать лживую надежду.

- ТЭА, Дэнни, - сказал ему один чернокожий полковник с сединой на висках, и ближе этого полковника у Дэнни не было никого. – Тебе бы тоже уйти по собственному желанию, сынок.

- Мы клялись в верности, сэр, - ответил тогда Арчер, отдав салют. – Я клялся.

Он и правда клялся еще в 1978 году – щуплый мальчонка с автоматом, который едва мог удержать в руках. Он клялся в верности батальону, в верности командирам, в верности стране.

Ему тогда казалось, что выше, важнее этой верности не было ничего.

Полковник обнял его тогда, потому что ранги уже не имели значения, потому что словами уже нельзя было выразить всю ту боль и скорбь, что были пережиты за эти годы, которые, как потом поймет Арчер, были самыми лучшими и искренними в его жизни.

- Держи, - мужчина протянул ему свои часы, те самые, с голубым циферблатом. – Хоть какая-то память останется о старике.

- Сэр, мне нечего дать вам взамен, - робко ответил Дэнни.

- Не волнуйся, - улыбнулся его командир прежде, чем навсегда исчезнуть в самолете. – Ты мне вторую жизнь подарил. Для меня этого более, чем достаточно.

И парень так и не понял, имел ли полковник в виду те несколько раз, когда Дэнни спас ему жизнь, или говорил о чем-то своем, старческом.

- Увидимся в Аду, - улыбнулся Арчер, сжимая в ладони раскаленное на солнцепеке стекло.

- Непременно, - улыбнулись ему в ответ, и, когда самолет взлетел, Дэнни снова был сам по себе – один против всего мира.

[valela]

Глава 3, часть 2
С тех пор вся его жизнь была сплошной ложью, огромной насмешкой над тем, чему их учили самые первые командиры в батальоне.

Еще их учили выживать каждый день, а это ремесло Арчер освоил лучше всего.

А потом в его жизнь ураганом ворвалась Мэдди Боуэн и легким прикосновением руки сломала стены, к которым он даже прикасаться боялся. Оказалось, что с болью жить можно, можно жить и с осознанием того, что ты столько лет ошибался и просто брел вслепую. Он понял вдруг, что чувствовать тоже можно, потому что, несмотря на всю боль, что это приносило, где-то в глубине становилось немного легче, когда она смотрела на него своим изумрудом глаз.

Он вдруг понял тогда, когда сидел на той скале и думал, что умрет, знал это наверняка, что любит ее – безнадежно, сильно и – самое страшное – взаимно.

Сейчас события последних нескольких дней казались каким-то странным сном, бредом, но ему до какого-то животного отчаяния хотелось верить, что это правда.

Так ему каждый день хотелось верить, что все это было сном, что вот он откроет глаза, и любимый всеми Брейтенбах по привычке своей разорется на них, а потом скажет с гордостью, что все это слухи, а на следующий день их ждет новая операция, и все целую ночь не сомкнут глаз, потому что петь с закрытыми глазами неудобно, так ведь можно и уснуть. И опять «Кумбая» будет доносится со всех сторон, а полковник, не Катзи, нет, полковник Том Браун, тот самый, что подарил ему часы, потреплет его по волосам и скажет: «Закурить не найдется, брат?»

***

Мэдди проснулась и, убедившись, что Дэнни спал, осторожно встала с дивана, взяла денег и тихо выскользнула из квартиры.

Поймав такси, она сначала отправилась в издательство повидаться с редактором, который встретил ее радушней, чем она ожидала.

- Ну, спасла свою историю? – улыбнулся Ричард Брук, уже немолодой мужчина пятидесяти лет.

- Почти, - как можно печальнее произнесла журналистка.

- А поточнее?

- За эту информацию в Африке Дэ… кхм, моего информатора готовы убить, поэтому одним из его требований является американское гражданство, - четко проговорила Мэдди, боясь, что ее перебьют. – Мой информатор прекрасно понимает, что гражданство не так-то легко получить, но надеется, что, учитывая специфику информации и имена, которые он готов назвать…

- Мэдди, Мэдди, - прервал ее Брук, рассмеявшись. – Я посмотрю, что можно будет сделать. Зайди ко мне вместе со своим информатором через три дня, и я вам либо передам документы тем же вечером, либо нам придется придумать что-нибудь еще.

- Разумеется, - улыбнулась Боуэн и хотела направиться дальше, но в самом отделе ее окружили журналистки, которые редко покидали офисное здание, в котором работали, что уж говорить о Нью-Йорке. Они задавали вопросы, от которых Мэдди начинало тошнить: это были те самые таблоидные вопросы, которые критики называют шаблонными.

- Статья почти готова, - заверила она их, - в ней все прочитаете. Кстати, Эмма не звонила?

Эмма Ватсон была близкой подругой Мэдди, именно ей Боуэн и доверила встретить Соломона и Диа в Гвинее; к тому же, эта история Эмме, которая писала в основном про экологию города, была не нужна.

- Звонила и сказала, что все прошло хорошо, - заговорщицки прошептал Джон Стоун, недавно вернувшийся из Афганистана. – Я вас подозреваю в чем-то очень, очень нехорошем, мисс Боуэн.

- Всему свое время, мистер Стоун, - улыбнулась она в ответ и выскользнула за дверь, надеясь подобрать Дэнни какую-нибудь одежду по размеру на первое время. В самолете она улучила момент, когда африканец был в состоянии полудремы, и выспросила у него его размеры. Женщина выбрала две пары джинсов, несколько маек и рубашек поверх, закончив покупку солнечными очками и ботинками, чем-то похожими на армейские.

Потом она заскочила в супермаркет, чтобы прикупить хоть какой-то еды и наполнить пустовавший холодильник.

Только возле самого порога квартиры она поняла, что боится. Боится зайти и не застать внутри никого, боится дать Дэнни надежду, а потом нечаянно ее разрушить, боится сломать их глубокое, но хрупкое взаимопонимание, потому что все-таки всю свою жизнь они провели совсем по-разному. Ей никогда не приходилось бороться за свою жизнь так, как это делал он. Единственная война, с которой она сталкивалась в жизни, это была война журналистов за то, чей же материал лучше.

В квартире было тихо, и лишь когда она заметила Дэнни, все еще лежавшего на диване, журналистка вздохнула спокойно.

Она медленно скинула с себя пальто и легла рядом, осторожно прикасаясь к его ладони.

Видимо, только сейчас он заметил ее присутствие, потому что сначала он вздрогнул, вырванный из своих мыслей, а потом, заметив знакомые зеленые глаза, улыбнулся.

Она говорила ему про гражданство, про одежду, про что-то еще, но поняла вдруг, что он ее не слышал, несмотря на то, что смотрел прямо ей в глаза.

Вздохнув, Мэдди отправила его в душ, потом сама переменила повязку и заставила лечь в постель. Ей пришлось неловко упасть рядом, потому что Арчер потянул ее за собой.

Она лежала на нем и смотрела в его голубые глаза, боясь, что сейчас он спихнет ее с себя, скажет, что это не для него, откажется довериться ей. Поэтому Мэдди дала ему право выбора: признать все, что было, или все это перечеркнуть.

Видимо, он только сейчас понял, что у него есть выбор, потому что что-то в его глазах изменилось, и он задержал дыхание.

Наконец, он закрыл глаза, впервые легко прикоснулся к ее губам своими и прижал ее к себе.

Это было настолько неожиданно и желанно, что Мэдди сначала даже не поверила. А когда полностью осознала, что только что произошло, осторожно обняла Дэнни за талию и положила голову ему на грудь – там, где билось сердце.

- Я боялся, что ты не вернешься, - вдруг признался он.

- А я боялась, что ты ушел куда-нибудь, - тоже призналась она.

Они оба боялись, не скрывая этого, но когда над головой не гремели взрывы и не раздавались выстрелы, можно было не скрывать, что тебе страшно потерять дорогого человека в обыденном мире.

Тишина вдруг стала легкой и громкой, наполненной отголосками непроизнесенных фраз, которые говорить вслух не было нужды.

Потому что иногда словами не выразишь то, что можно прочитать в глазах. А в глазах Дэнни можно было прочитать слишком много – то, что вслух он не произнесет никогда.

И по каким-то неведомым причинам Мэдди это устраивало полностью.

примечания.

* — «буйволы», «ужасные» - 32 батальон, основанный в 1975 году полковником Яном Брейтенбахом и состоявший из белых и черных уроженцев ЮАР (Ангола), имел славу лучшей наемнической команды мира. Батальон занимался чисткой неугодных правительству кадров, прекратил свое существование в 1993 году, за год до отмены политики апартеида в ЮАР. Если посчитать, то Дэнни было 25 лет, когда отряд расформировали.

** — духовная песня, впервые записанная в 1920х годах, за рубежом обрела популярность где-то в 1950-1960х годах. В ЮАР ее обычно пели по вечерам у костра. Изначально представляла собой простое обращение к Богу в надежде, что он придет и поможет нуждающимся. Неизвестно по каким причинам, но впервые юмористическое и даже саркастичное отношение к песне появилось в печатных изданиях американских газет и журналов в конце 50х. Позднее использовалась для обозначения лживых моралей, двуличия и наивного оптимизма по отношению к миру и человеческой натуре.